Согласно последним реформам в структуре Академии наук Таджикистана, Институт письменного наследия и востоковедения были объединены с Институтом языка и литературы.
С этими изменениями не согласны многие ученые и сотрудники АН РТ и один из них руководитель уже бывшего Института письменного наследия Джурабек Назриев, который назвал это объединение «ошибкой».
Озоди: В чем, по вашему мнению, была главная отличительная миссия, возглавляемого прежде вами института?
Назриев: У нас хранится большое количество оригинальных текстов и рукописей, представляющих историческую и литературную ценность. Сам я внес в этот фонд около тысячи новых ценных письменных экземпляров. Весь этот архив можно считать достоянием нашей страны.
Также как мы гордимся тем, что Бухара, Самарканд, Нисо, Балх это истинно таджикские города, это письменное наследие является нашим достоянием. Я считаю, что Институт письменного наследия должен был сохраниться с целью продолжения работ по сохранению и изучению всех этих рукописей.
Озоди: Вы считаете, что миссия этих двух структур сильно отличается друг от друга, я имею в виду Институт востоковедения и Институт языка и литературы?
Назриев: Несомненно. Институт востоковедения кроме изучения литературного наследия, должен заниматься и изучением литературно-культурных и социально-политических особенностей и тенденций всего восточного мира – от Японии до Непала, Индии, Китая, Турции… Мы – независимое государство и у нас обязательно должен быть свой институт по изучению Востока.
Озоди: Вы много лет возглавляли Институт востоковедения и письменного наследия при АН РТ. Бытовало мнение, что из этого великого фонда рукописей пропадали важные и ценные бумаги. Что вы ответите на этот счет?
Назриев: До меня тоже доходили такие слухи. К сожалению, среди нас работала группа людей, которые не хотели работать в спокойной и творческой атмосфере, были против его развития. Эти люди стали распространять много ложных слухов.
Кроме лжи, мы были свидетелями местничества среди научных сотрудников нашего института. Мы организовали ревизию, в которую вошли и представителей некоторых силовых структур. Председателем ревизионной комиссии был назначен заместитель директора института Амрияздон Алимардон.
После тщательной проверки выяснилось, что все документы и рукописи были на месте, ничего не пропало. В обратном случае, они хотели обвинить меня. А самое главное это то, что они лично убедились в том, что я сам внес вклад в пополнение фонда рукописей.
Вы думаете – с чего это я так твердо и решительно говорю об этом? Потому что никогда не воровал и не предавал свой народ!
Озоди: Мы знаем, что много сотрудников вашего института сделали успешную дипломатическую карьеру. А вы не хотели пойти по этому пути?
Назриев: Наверное, мой недостаток в том, что я всегда говорил правду, не льстил тем, что сидит выше и не делаю этого сейчас. Конечно, много воды утекло с тех пор, но я горжусь тем, что ушел со своей должности по-хорошему, вернее, «меня ушли». Меня просто отодвинули и привели
человека «сверху».
Опять инициировали проверку рукописей. Оказывается, незадолго до смерти Амрияздон Алимардон еще раз призвал их не поддаваться провокациям, заявив, что Джурабек не посягал ни на одну книжку.
Озоди: Мы знаем, что еще в годы СССР вы работали в Афганистане, но вас каким-то образом принудили вернуться и отойти от дипломатической деятельности.
Назриев: Да, и здесь, кажется, я пострадал из-за своей прямоты. Я работал в качестве переводчика в Афганистане и тесно подружился с Ахмадом Зохиром, самым популярным исполнителем того времени. Мы проводили много времени вместе, так как для них было тоже удивительно, что приехавший из советского Таджикистана молодой человек не хуже них знает литературу, разбирается в стихах…
Так мы и подружились. Надо сказать, тогда среди афганцев бытовало мнение, что, мол, сотрудники посольств, выходцы из Средней Азии и Кавказа больше занимаются переводческой деятельностью, но другие сотрудники, скажем европейских национальностей, приезжают в качестве специалистов. Ранг специалистов, конечно, считался выше. И я по простоте душевной передавал подобные размышления афганцев руководству и спрашивал их, нельзя ли исправить ситуацию?
Кроме того, как я и говорил, мы сильно подружились с Ахмадом Зохиром, сочиняли и исполняли с ним песни, говорили о поэзии, но некоторые злые языки стали распускать про нас слухи о том, что, мол, мы встречались с девушками и все такое… Я еще раз повторюсь, все это было неправдой, так как на тот момент афганцы имели ограниченное представление о нашей культуре, при этих встречах мы не только исполняли песни и сочиняли музыку, но я им еще рассказывал про современный Таджикистан.
Озоди: Говорят, что вам дали 24 часа срока, чтоб вы покинули Афганистан. Это правда?
Назриев: Нет, такого не было. Меня за 15 дней предупредили, что я могу выйти в отпуск. Я подготовился к отъезду, прикупил подарков и вместе с семьей мы вернулись домой. А когда затем я поехал в Москву, мне сообщили, что мой контракт расторгнут. Они выставили мне три претензии, где говорилась, что я не владею языком дари, политически неграмотен и встречался с людьми сомнительной репутации.
Вечер памяти Ахмада Зохира в Душанбе, 2010 годКогда я спросил, кого вы имеет в виду, мне сказали: Ахмад Зохир. Затем созвали людей, решили, что первые два обвинения безосновательны, но, что касается третьего пункта, то меня обвинили в грязных вещах. Я обиделся, а когда предложили вернуться в Афганистан, я отказался сам.
Озоди: Чем вы занимаетесь сейчас, что вы можете рассказать про свою семью?
Назриев: Я сейчас являюсь старшим научным сотрудником Института языка и литературы, создал независимый культурный центр «Наследие». Часто встречаюсь со своими друзьями, учениками, мы поем вместе, сочиняем музыку... То есть я не отдалялся от научной деятельности. А семья у меня хорошая – четверо детей и восемь внуков.
Озоди: Вы не занимаетесь бизнесом? Ходят слухи, что вы выкупили часть курорта Шамбары».
Назриев: Я сам не занимаюсь этими делами, а «Шамбары» принадлежит сыну моего брата. Мои дети занимаются бизнесом. Один из них представитель «Тоджиксодиротбанка». Я не нуждаюсь в деньгах.
Беседовал Абдулкаюм Каюмзод
С этими изменениями не согласны многие ученые и сотрудники АН РТ и один из них руководитель уже бывшего Института письменного наследия Джурабек Назриев, который назвал это объединение «ошибкой».
Озоди: В чем, по вашему мнению, была главная отличительная миссия, возглавляемого прежде вами института?
Назриев: У нас хранится большое количество оригинальных текстов и рукописей, представляющих историческую и литературную ценность. Сам я внес в этот фонд около тысячи новых ценных письменных экземпляров. Весь этот архив можно считать достоянием нашей страны.
Также как мы гордимся тем, что Бухара, Самарканд, Нисо, Балх это истинно таджикские города, это письменное наследие является нашим достоянием. Я считаю, что Институт письменного наследия должен был сохраниться с целью продолжения работ по сохранению и изучению всех этих рукописей.
Озоди: Вы считаете, что миссия этих двух структур сильно отличается друг от друга, я имею в виду Институт востоковедения и Институт языка и литературы?
Назриев: Несомненно. Институт востоковедения кроме изучения литературного наследия, должен заниматься и изучением литературно-культурных и социально-политических особенностей и тенденций всего восточного мира – от Японии до Непала, Индии, Китая, Турции… Мы – независимое государство и у нас обязательно должен быть свой институт по изучению Востока.
Озоди: Вы много лет возглавляли Институт востоковедения и письменного наследия при АН РТ. Бытовало мнение, что из этого великого фонда рукописей пропадали важные и ценные бумаги. Что вы ответите на этот счет?
Назриев: До меня тоже доходили такие слухи. К сожалению, среди нас работала группа людей, которые не хотели работать в спокойной и творческой атмосфере, были против его развития. Эти люди стали распространять много ложных слухов.
Кроме лжи, мы были свидетелями местничества среди научных сотрудников нашего института. Мы организовали ревизию, в которую вошли и представителей некоторых силовых структур. Председателем ревизионной комиссии был назначен заместитель директора института Амрияздон Алимардон.
После тщательной проверки выяснилось, что все документы и рукописи были на месте, ничего не пропало. В обратном случае, они хотели обвинить меня. А самое главное это то, что они лично убедились в том, что я сам внес вклад в пополнение фонда рукописей.
Вы думаете – с чего это я так твердо и решительно говорю об этом? Потому что никогда не воровал и не предавал свой народ!
Озоди: Мы знаем, что много сотрудников вашего института сделали успешную дипломатическую карьеру. А вы не хотели пойти по этому пути?
Назриев: Наверное, мой недостаток в том, что я всегда говорил правду, не льстил тем, что сидит выше и не делаю этого сейчас. Конечно, много воды утекло с тех пор, но я горжусь тем, что ушел со своей должности по-хорошему, вернее, «меня ушли». Меня просто отодвинули и привели
Опять инициировали проверку рукописей. Оказывается, незадолго до смерти Амрияздон Алимардон еще раз призвал их не поддаваться провокациям, заявив, что Джурабек не посягал ни на одну книжку.
Озоди: Мы знаем, что еще в годы СССР вы работали в Афганистане, но вас каким-то образом принудили вернуться и отойти от дипломатической деятельности.
Назриев: Да, и здесь, кажется, я пострадал из-за своей прямоты. Я работал в качестве переводчика в Афганистане и тесно подружился с Ахмадом Зохиром, самым популярным исполнителем того времени. Мы проводили много времени вместе, так как для них было тоже удивительно, что приехавший из советского Таджикистана молодой человек не хуже них знает литературу, разбирается в стихах…
Так мы и подружились. Надо сказать, тогда среди афганцев бытовало мнение, что, мол, сотрудники посольств, выходцы из Средней Азии и Кавказа больше занимаются переводческой деятельностью, но другие сотрудники, скажем европейских национальностей, приезжают в качестве специалистов. Ранг специалистов, конечно, считался выше. И я по простоте душевной передавал подобные размышления афганцев руководству и спрашивал их, нельзя ли исправить ситуацию?
Кроме того, как я и говорил, мы сильно подружились с Ахмадом Зохиром, сочиняли и исполняли с ним песни, говорили о поэзии, но некоторые злые языки стали распускать про нас слухи о том, что, мол, мы встречались с девушками и все такое… Я еще раз повторюсь, все это было неправдой, так как на тот момент афганцы имели ограниченное представление о нашей культуре, при этих встречах мы не только исполняли песни и сочиняли музыку, но я им еще рассказывал про современный Таджикистан.
Озоди: Говорят, что вам дали 24 часа срока, чтоб вы покинули Афганистан. Это правда?
Назриев: Нет, такого не было. Меня за 15 дней предупредили, что я могу выйти в отпуск. Я подготовился к отъезду, прикупил подарков и вместе с семьей мы вернулись домой. А когда затем я поехал в Москву, мне сообщили, что мой контракт расторгнут. Они выставили мне три претензии, где говорилась, что я не владею языком дари, политически неграмотен и встречался с людьми сомнительной репутации.
Озоди: Чем вы занимаетесь сейчас, что вы можете рассказать про свою семью?
Назриев: Я сейчас являюсь старшим научным сотрудником Института языка и литературы, создал независимый культурный центр «Наследие». Часто встречаюсь со своими друзьями, учениками, мы поем вместе, сочиняем музыку... То есть я не отдалялся от научной деятельности. А семья у меня хорошая – четверо детей и восемь внуков.
Озоди: Вы не занимаетесь бизнесом? Ходят слухи, что вы выкупили часть курорта Шамбары».
Назриев: Я сам не занимаюсь этими делами, а «Шамбары» принадлежит сыну моего брата. Мои дети занимаются бизнесом. Один из них представитель «Тоджиксодиротбанка». Я не нуждаюсь в деньгах.
Беседовал Абдулкаюм Каюмзод