В Таджикистане академическая свобода находится под угрозой, необходимы решительные действия международного академического сообщества, чтобы побудить власти Таджикистана ослабить давление на ученых.
Сегодня тяжелая ситуация с академической свободой резко контрастирует с той, которая существовала в конце 1990-х и начале 2000-х годов. Несколько десятилетий назад, когда происходило становление среднеазиатоведения как международной научной области, в Таджикистане наблюдалась удивительная свобода при проведении исследований, несмотря на остаточные последствия гражданской войны в стране. После смутного военного времени университеты и Академия наук были готовы сотрудничать со всеми желающими, включая приглашенных ученых. В то время практических препятствий для проведения исследований было немного.
В известной мере эти отношения были проблематичны и носили «собирательный» характер. Приезжали иностранные ученые, нанимали научных сотрудников, чьи контакты и навыки они использовали для сбора данных с целью написания докторских диссертаций или выполнения проектов, финансируемых из внешних источников. Таджикские ученые и независимые исследовательские организации стали зависеть от внешнего финансирования. Между тем в стипендиальных программах участвовали лучшие молодые таджикские исследователи, которые направлялись для обучения за рубеж, и некоторые из них по понятным причинам не возвращались. Страна столкнулась с нехваткой финансирования, специальных знаний, академической поддержки, что особенно остро ощущалось в послевоенных условиях.
Однако сегодня эти трудности становления уступили место проблемам совершенно иного порядка. Так же как в Узбекистане в начале 2000-х годов, в последние пять лет стало сложно сотрудничать с таджикскими коллегами из-за введения государством большого количества формальных и неформальных ограничений.
Международные ученые, стремясь сделать сотрудничество в области исследований менее «собирательным» путем проведения совместных разработок и публикаций с таджикскими учеными, непреднамеренно подвергают последних большому риску. Так, например, в 2014 году наш коллега Александр Содиков был арестован, заключен под стражу и обвинен в шпионаже после проведения интервью с активистом в Хороге. Потребовалось 36 дней, чтобы убедить Государственный комитет национальной безопасности (ГКНБ) освободить его.
С 2014 года ситуация продолжает ухудшаться. Нам напрямую известно еще о пяти случаях (включая этот), когда ученых заставили уехать из Таджикистана из-за давления со стороны служб безопасности. Хотя мы работали непосредственно только с двумя из этих шести ученых, все они активно сотрудничали с зарубежными коллегами, и в отношении всех ГКНБ проводил расследования или угрожал это сделать.
Исчезновение академической свободы в Таджикистане редко обсуждается публично. Об этом не упоминалось в докладе Специального докладчика ООН по вопросам свободы самовыражения Дэвида Кея в июне 2017 года.
Предоставленные нам анонимные и/или конфиденциальные отчеты раскрывают механизмы репрессий в отношении ученых в Таджикистане. Больше всего беспокоит тот факт, что репрессии, инициированные ГКНБ, обычно происходят при определенной доле сотрудничества, будь то молчаливого или явного, со стороны других ученых и государственных научных учреждений. Другими словами, ограничению академической свободы способствуют сами академики посредством механизмов контроля, надзора и самоцензуры.
Типичная ситуация возникла с одним таджикским ученым, о котором говорится в посте на сайте Exeter. Ученый, имя которого не раскрывается из-за соображений безопасности, рассказывает о том, что подвергался различным формам давления и репрессий даже до того, как спецслужбы возбудили против него дело. Когда ученого приглашали для участия в международных конференциях, его постоянно допрашивал наблюдатель из ГКНБ. Иногда его предупреждали, что, если он снова получит приглашение, кто-то из учреждения должен сопровождать его или ему запретят поездку. Такие встречи происходили чаще, если иностранные коллеги посещали или проживали в заведении ученого.
Подобные случаи подчеркивают, что, хотя международное сотрудничество предоставляет дополнительные возможности, таджикские власти не позволяют долго сотрудничать, если таджикский ученый не занимается самоцензурой и/или не соглашается информировать службы безопасности о деятельности иностранных и местных коллег. В октябре 2017 года на конференции в Эксетерском университете был поставлен вопрос о репрессиях в отношении ученых в Центральной Азии с исторической точки зрения и в сравнении с Ближним Востоком. Один участник из Таджикистана отметил, что все большее число таджикских ученых решают уйти из-за «восстановления советской системы производства знаний», в соответствии с которой ученые должны придерживаться государственных доктрин и проводить исследования, поддерживающие и/или оправдывающие официальную политику.
Этот таджикский участник конференции подробно обсудил назначение сторонников ГКНБ на руководящие должности в государственных учебных учреждениях, плагиат кандидатских и докторских степеней этими лицами, системы наблюдения, а также отчетность и опровержение доводов независимых ученых посредством «фабрики ответов».
Хотя в Таджикистане такая система в той или иной форме существует с 1991 года, по словам участника, в последние годы ее масштабы значительно выросли. Он утверждает, что государство фактически создало разрыв между патриотическими и непатриотическими учеными.
Закрытие академического пространства является частью более широкой тенденции, связанной с ограничением свободы личности в Таджикистане. Как показывает база данных Центрально-азиатских политических эмигрантов, хранящаяся в Эксетере, из Таджикистана было изгнано много политических оппонентов, преследование которых продолжается и в изгнании в силу существования транснациональных репрессивных механизмов. Академические эмигранты также подвергаются постоянным преследованиям со стороны ГКНБ.
Сегодня Таджикистан напоминает Узбекистан 2005 года, когда геополитические отголоски резни в Андижане привели к разрыву десятков партнерств, вынудили иностранцев покинуть страну и бросили тень на местных ученых, которые работали с иностранными агентами.
Как международное академическое сообщество может отреагировать на такие события в Таджикистане? Помимо поддержки стипендий для академиков из группы риска, организации краудфандинга и другой практической помощи тем, кто вынужден был бежать, коллеги неизбежно будут придерживаться разных взглядов.
Исходя из собственного ограниченного опыта и соображений, мы видим три основных варианта. Некоторые из них касаются финансирующих органов, другие — исследователей на местах. Но мы считаем, что ситуация стала настолько серьезной, что бездействовать больше нельзя.
Первый и наиболее радикальный вариант — категорически отказаться от любого сотрудничества с таджикскими государственными учреждениями и коллегами, работающими в этих учреждениях. Это может оказаться недостаточным для полного академического бойкота страны, но позволит исключить участие в исследованиях социальных и гуманитарных тем, в ходе которых на местных коллег может оказываться давление. К таким темам относятся не только явно «политические» исследования вооруженных конфликтов и оппозиционных движений, проведение которых правительство фактически сделало невозможным. Сюда могут также относиться вопросы безопасности и менее политизированные области (история, религия, языки меньшинств), в которых правительство все больше навязывает партийную линию представителям интеллигенции.
Следует признать, что многие коллеги считают полный бойкот крайним вариантом, и, вероятно, он не будет принят в широких кругах. Кроме того, сложно изолировать небольшое количество частных и неправительственных учреждений и независимых ученых, которые продолжают получать заслуженную стипендию на периферии государственной академической системы. По сути, бойкот может привести к полному прекращению всемирно признанных исследований в области социальных и гуманитарных наук в Таджикистане, так же как большая часть работ на местах и академическое сотрудничество с Узбекистаном являются проблематичными с 2005 года.
Второй вариант — введение более избирательного запрета, по сути, «черного списка». Если бойкот (первый вариант) может применяться ко всем государственным учреждениям, черный список будет нацелен только на учреждения с четко задокументированным послужным списком репрессий. Этот подход аналогичен подходу, принятому турецкой группой Academics for Peace («Ученые за мир») после репрессий в Турции, начавшихся в 2016 году. Тогда группа не смогла достичь консенсуса по поводу введения
полного бойкота и поэтому выбрала черный список. Однако репрессии в Турции считались настолько распространенными, что около 98 процентов академических учреждений были включены в черный список. Аналогичным образом в Таджикистане черный список может выглядеть как полный бойкот.
Третий вариант связан с «критическим взаимодействием». В соответствии с этой стратегией международное академическое сообщество будет проявлять осторожность при установлении партнерских отношений и просвещать о преследованиях ученых и закрытии академического пространства. Этот процесс уже начал происходить по всему постсоветскому региону. Полевая рабочая группа Общества Центрально-евразийских исследований (CESS) 2016 года является важной вехой, поскольку выдвинула на первый план многие общие вопросы международного академического сотрудничества. На очередных конференциях CESS и Европейского общества среднеазиатоведения (ESCAS) было организовано широкое обсуждение насущных вопросов.
Правда, сейчас «критическое взаимодействие» является частичным, обычно ограничивается отдельными событиями и несколькими учеными, не скрывающими своих убеждений. Финансирующие органы и крупные университеты продолжают предоставлять ресурсы таджикским академическим учреждениям и вступать в партнерские отношения, в которых академическая свобода сильно ограничена или, если она есть, ставит академиков под угрозу репрессий.
Первый и второй варианты, изложенные выше, внимательно изучаются финансирующими учреждениями и университетами, которые участвуют в совместных исследованиях или образовательных партнерствах на уровне учреждений; третий вариант, возможно, является профессиональным требованием для самих исследователей. Но суть третьего подхода отчасти заключается в том, чтобы оказать давление на академическое сообщество, заставить учреждения рассматривать первый и второй варианты как вопрос политики. Здесь особое влияние могут оказать штатные или заслуженные ученые (которые уже имеют статус и гарантию трудовой занятости).
В настоящее время такое влияние применяется редко. В наши дни независимые таджикские исследователи хорошо знают о трудном
положении, в которое они и их коллеги часто попадают в результате сотрудничества между учреждениями. Роль ученых старшего звена заключается в том, чтобы крупные учреждения услышали голоса таджикских ученых.
По мнению некоторых коллег, кампания, связанная с этими вопросами, является безрассудной и безответственной и якобы подвергает таджикских ученых большей опасности, нежели защищает их. Некоторые респонденты, участвовавшие в опросе CESS о риске проведения работ на местах в 2015 году, считали, что именно политически и социально либеральные западные ученые (как мы), несут наибольшую ответственность за создание проблем для местных коллег. Эти коллеги правы, когда отмечают, что существует очевидная напряженность между совместным производством знаний с местными учеными и критикой государственных органов власти. Однако мы утверждаем, что смысл этого «реалистического» аргумента не в том, чтобы заставить замолчать критиков, а в том, чтобы приостановить или сократить сотрудничество.
Современные подходы в академическом мире среднеазиатоведения сильно варьируются, одни ученые объявляют личные бойкоты, добровольно или в результате признания их персонами нон-грата, другие проявляют желание сотрудничать с властями, когда это необходимо. Но цена реалистического подхода к исследованиям в авторитарных условиях в Таджикистане может оказаться неприемлемой. Это наиболее очевидно в отношении национальных ученых, которым есть что терять. Один таджикский коллега, прочитавший эту статью в черновом варианте, предложил следующий комментарий:
Авторитарным режимам необходимы «интеллектуалы» – люди, способные разрабатывать политику, определять стратегию, создавать идеологическую основу для правящей элиты. Им нужны люди со знаниями и навыками, но без моральных ограничений. Таких интеллектуалов — журналистов, так называемых ученых, которые на самом деле являются идеологическими пропагандистами, — следует бойкотировать.
В свете усиления авторитаризма в Таджикистане сложно понять, как большинство партнерских отношений с официальными органами в
области социальных и гуманитарных наук могут вообще иметь научную ценность или быть этически допустимыми.
Джон Хизершоу — доцент кафедры международных отношений в Эксетерском университете, директор проекта Центрально-азиатских политических эмигрантов (CAPE). В 2015–16 годах он возглавлял рабочую группу Общества среднеазиатоведения по безопасности полевых работ. Эдвард Шатц — доцент кафедры политологии в Университете Торонто и бывший президент Общества среднеазиатоведения.
Джон Хизершоу, Эдвард Шатц